Панкрат - Страница 79

Суворин сделал паузу, чтобы в очередной раз вонзить зубы в истекающую жиром плоть куропатки. Отложил в сторону обстоятельно обглоданную кость, тщательно прожевал мясо и проглотил.

— А если… — неуверенно начал Чепрагин. Он так и не закончил. Все прекрасно понимали, что означает это “если”.

Суворин порылся в карманах, достал “Мальборо”, вытряхнул из пачки одну сигарету. Прикурив от уголька, который ловко выхватил прямо из кострища, устроенного на дне неглубокой ямки, затянулся:

— А если я не вернусь через четыре часа, вам не останется ничего другого, как извинить меня за непунктуальность и выбираться из этой передряги самим. Вынести этот чертов ноутбук и попытаться отнести его туда, где его смогут “расколоть” и с толком использовать эти данные.

— Чего проще… — проворчал Шумилов. — Дай сигарету, Седой.

Панкрат протянул ему пачку.

— А как ты думаешь, что там может быть? — спросил Чепрагин, обращаясь к Седому. Тот пожал плечами:

— Даже не представляю себе. Но то, что из-за него так трясся ваш Череп, однозначно показывает, что на винчестере — что-то очень важное. Что-то такое, что реально компрометирует Службу, подтверждая факт существования определенного рода контактов между эсбистами и боевиками.

— Ясно, — кивнул лейтенант.

— И что ж тебе ясно, Петрович? — насмешливо поинтересовался Шумилов.

— Что ничего не ясно, — вздохнул Чепрагин.

— Итак, завтра выступаем, — резюмировал Суворин. — Шансов у меня мало, то есть почти никаких. Но попытаться — это моя обязанность…

* * *

Он смотрел на багровый солнечный шар и испытывал неясную тревогу. Нет, это не было волнение перед предстоявшей ему завтра рискованной операцией.

От таких чувств он, будучи профессионалом, давно научился избавляться. Это было что-то иное. И это ему определенно не нравилось. Странное ощущение обреченности. Неизбежности чего-то малоприятного. Как будто бы завтра уже свершилось, и он не в силах ничего поделать.

Остроконечные купола горных вершин плавились в печи заката. Они горели темной медью, и небо над ними тоже пылало. Прозрачный горный воздух будто в кровь превратился…

Суворин затянулся. Выдохнул приторный дым, поморщился.

Как там говорил сержант? На бесптичье и попа — соловей. Завтра все выяснится. Завтра. А сейчас — спать. Он щелчком отправил окурок за край каменной осыпи, в пропасть. Повернулся и, наклонив голову, без шума нырнул в узкий проем входа, в коридор, все изгибы и неровности которого за четыре с половиной недели выучил уже, как свои пять пальцев.

Едва только его затылок коснулся грубого, обтянутого брезентом лежака, сооруженного из травы и тонких веток, как Суворин мгновенно погрузился в здоровый сон без сновидений.

Глава 5

— А про тебя так и не знаем ничего, — задумчиво протянул Чепрагин, не отрываясь от окуляров бинокля, снабженного системой ночного видения.

Его тихий, почти на грани слышимости шепот вплелся в негромкое шуршание дождевых нитей, протянувшихся между небом и землей, и тут же был унесен дуновением проснувшегося к вечеру ветра.

Ветер, дождь, слякоть… Чертова осень.

Суворин шевельнул упертыми в рюкзак локтями, разминая затекшие мышцы плеч. Покрутил головой — шея тоже за полтора часа сделалась точно каменная. Он расслышал только обрывки сказанного лейтенантом, но интуитивно восстановил недостающее, и сам вопрос был ему теперь понятен. Да, вчера он не стал распространяться о собственной персоне, о чем не жалел совершенно — еще раз перебирать в памяти все, о чем и так забыть до сих пор невозможно… В другой раз. То есть — никогда.

Поэтому он, тоже не прерывая наблюдения, едва разлепив запекшиеся губы, ответил Чепрагину, не поворачивая головы:

— Вернусь — расскажу.

Тот кивнул, будто возвращение Суворина было делом раз и навсегда решенным.

Седой чуть изменил настройку тепловизора — ему казалось, что струи дождя размывают и без того дрожавшие контуры часовых, прохаживающихся вдоль проволочного заграждения. Это раздражало и требовало принятия неотложных мер. Конечно, от его манипуляций изображение четче не стало, но зато появилось чувство удовлетворения от честно выполненного долга. Сделал, мол, все, что мог; если кто может, пусть сделает больше.

Они лежали в зарослях кустарника, на душном, исходившем молочным паром тумана ковре прелых листьев. Метра через три от того места, что служило им укрытием, начиналась вырубка, предшествовавшая лагерному периметру; здесь же, в распадке, поросшем орешником и черной ольхой, можно было схорониться без труда. В особенности — ночью.

В окулярах прибора ночного видения, усиленного цейсовской оптикой, мир становился неестественно зеленым. Зеленые фигуры часовых неспешно перемещались за проволочной сеткой, натянутой в два ряда (плюс спираль поверх второго). Зеленые вышки смотрели в зеленое небо с ярко-зелеными звездами. Зеленые лучи прожекторов скрещивались, словно шпаги, на территории лагеря через неравные промежутки времени. Неравные на первый, неискушенный взгляд. Определенная система в их работе была, но лежала она отнюдь не на поверхности. Панкрату потребовалась почти неделя на то, чтобы определить, по какой схеме изменяется продолжительность интервалов, через которые загорается тот или иной прожектор.

Так.., вот сейчас.., есть! До следующего — того, что справа, еще четыре минуты.

* * *

Панкрат следил за лагерем давно — еще до того, как к нему присоединились бойцы из “Омеги”. Он тщательнейшим образом изучил все подходы к базе боевиков, на брюхе исползав все вокруг и пролежав в холодной грязи несколько ночей. Но этого было недостаточно. Лагерь, расположившийся на горном плато, окруженном с трех сторон труднодоступными возвышенностями, имел еще и подземные уровни — один или даже несколько. Все-таки лагерь мог подвергнуться — рано или поздно — бомбардировке или любой другой атаке с воздуха, и на этот случай в “резиденции” главнокомандующего просто обязан был быть бункер. Но об этом Суворин не мог сказать ничего. Глядя с поверхности, не шибко много узнаешь.