Панкрат - Страница 110

110

Без четверти два пополудни ко взлетно-посадочной полосе подрулили два черных “лэндкрузера” с тонированными окнами из многослойного металлизированного стекла, которое можно было разбить разве что выстрелом в упор из среднего танка. Камеры в их колесах были изготовлены из резины, прошитой особо прочными полимерными нитями, и обыкновенной пулей их тоже было не взять — свинец или сталь попросту отскочили бы от них, как горох от стенки. Днища машин были бронированы, причем благодаря применению тех же многослойных негорючих пластмасс удалось избежать значительного увеличения массы автомобилей, что, как правило, неизбежно в таких случаях.

Обивка салона выполнена была и в том, и в другом автомобиле из искусственных материалов — шиком приходилось жертвовать ради безопасности. Эти материалы абсолютно не воспламенялись, они лишь бездымно плавились при достаточно высокой температуре. Противопожарная безопасность в этих авто была вообще на высоте — в их баках имелись особые капсулы, содержавшие нейтрализатор. При возгорании, когда возникает опасность взрыва бензина в баке, водителю достаточно нажать скрытую на приборной панели кнопку, и это вещество тут же будет впрыснуто в бак через специальные форсунки. Не пройдет и секунды, как оно вступит в реакцию с бензином и превратит его в безвредный студень, отвратительно пахнущий и на вид напоминающий холодец.

Оба этих автомобиля предназначены были для президента и его советника. По прошествии часа к ним добавились “лендровер”, в котором сидели четверо охранников, и фургон “шевроле” с дюжиной спецназовцев внутри. Эти машины тоже были бронированы и оснащены по последнему слову техники — так же, как и те, кто в них сидел. Каждый охранник имел бронежилет, скорострельный пистолет-пулемет “каштан” с глушителем и лазерным целеуказателем, рацию.

Без четверти три спутник принял точечный радиосигнал с президентского самолета, и все, кто был в этот момент на подконтрольной территории, утроили бдительность. В этот момент подъехала последняя машина, в которой находился командующий и еще два генерала — те, кому полагалось встречать президента.

Самолет приземлился без осложнений. Пробежал по полосе и, замер у края. Командующий украдкой отер пот со лба — хотя и просчитали все, выверили, перепроверили, от волнения все-таки избавиться не удавалось.

Джипы без промедления вырулили на полосу и помчались к самолету. Подгонять трап не было никакой необходимости — самолет имел свой собственный, выдвижной, благо низкая посадка позволила сделать лестницу небольшой, и ее легко было прятать в корпусе.

Первой вышла охрана. Следом — президент. Не прошло и пяти секунд, как он уже был в автомобиле, лишь кивнув командующему и генералам. Приветствия — позже, а пока главное — безопасность первого лица государства.

Поднимая серую пыль, автомобили, выстроившиеся в колонну (первый — фургон с охраной), помчались к частично уцелевшему, частично восстановленному зданию Грозненского горисполкома, где под усиленной охраной президенту предстояло находиться в течение ближайших двух дней. На протяжении всего пути, который занял чуть больше пяти минут, были блокированы все подъезды к центральной улице, по которой двигалась колонна, и выставлены бойцы спецназа, а также сотрудники МВД. Оба вертолета проследовали за колонной до самого горисполкома, на площади перед которым сели. Там же, у главных дверей здания, остановился и микроавтобус с охраной.

* * *

Президент проводил командующего и генералов до двери, затем вернулся к столу, за которым они все вместе только что сидели и беседовали, встал рядом со своим креслом и, опершись на его спинку, задумался. Его взгляд блуждал по руинам домов за окном кабинета, когда-то принадлежавшего председателю горисполкома. Серое небо, темные тучи, наползающие откуда-то из-за горизонта, и непрерывно моросящий дождь в сочетании с пустынным, заброшенным послевоенным ландшафтом оставляли более чем удручающее впечатление.

Все это навевало грустные мысли о безысходности. О том, что войну не выиграть, и все, что можно еще сделать, это выйти из игры, не потеряв лица. На это во время их последних встреч неоднократно намекал чрезвычайный и полномочный посол Штатов Джон Лэкхард.

Президент вздохнул, взял со стола чашку с остывшим кофе, отпил небольшой глоток горькой, очищающей сознание жидкости. Его губы сами раздвинулись в улыбке, той самой, которую россияне уже привыкли видеть на экранах телевизоров — чуть скептической улыбке уверенного в себе человека, на собственном опыте изучившего, что по чем в жизни… Светло-серые глаза (о таких принято говорить — стального цвета) остались, впрочем, холодными и серьезными.

Тогда он ответил послу, что у самих американцев рыло в пуху по самые подмышки, и после Боснии не им судить о российской политике. Разумеется, ответил неофициально, и этот ответ никоим образом не мог попасть в газеты.

Президент умел бороться с невеселыми думами. Придя на самый высокий государственный пост из небезызвестного силового ведомства, он хорошо контролировал свои ощущения и мысли, а также умел избавляться от нежелательных, мешавших работе. Стрессы и депрессии были ему неведомы, он их никогда не испытывал.

Президент опустился в кресло, расслабился на четыре счета и глубоко вдохнул, концентрируя внимание на точке чуть пониже солнечного сплетения. Медленно выдохнул и вдохнул снова, представляя, как тело наливается силой и отваливаются от него, словно сухая глина, все удручающие размышления и чувства.

110